Бенджамин Франклин. Биография  - Уолтер Айзексон

Дэвид Холл, партнер Франклина по печатному делу, отправил ему похожее предупреждение. «Люди крайне резко настроены против всего, что, по их мнению, имеет хоть малейшее отношение к закону о гербовом сборе», — написал он. Разгневанные жители Филадельфии «вбили себе в головы, будто вы приложили к нему руку, и это создало вам много врагов». Он добавил, что опасается за безопасность Франклина в случае возвращения. На карикатуре, напечатанной в Филадельфии, был изображен дьявол, нашептывающий на ухо Франклину: «Бен, ты будешь представителем всех моих владений»[261].

Неистовство достигло апогея в один из вечеров в конце сентября, когда большая толпа собралась в одном из питейных заведений Филадельфии. Заводилы обвиняли Франклина в поддержке закона о гербовом сборе и вознамерились сровнять с землей его новый дом, а также дома Хагеса и других сторонников Франклина. «Если я доживу до завтрашнего утра, то представлю вам дальнейший отчет», — написал Хагес в дневнике, который он позже отослал Франклину.

Дебора из соображений безопасности отправила дочь в Нью-Джерси. Но сама, как всегда, прочно привязанная к своему дому, бежать отказалась. Ее двоюродный брат Джозайя Давенпорт прибыл с двадцатью друзьями, чтобы защитить ее. Отчет Деборы о той ночи, каким бы душераздирающим он ни был, является также и свидетельством ее стойкости. Она так описывала эти события в письме к мужу:

Дом Франклина и его жена были спасены, когда группа сторонников, которых окрестили «парнями белого дуба», собралась вместе, чтобы дать отпор банде городской черни. Если бы дом Франклина был разрушен, заявили они, та же участь постигла бы дома всех участников этого преступления. Наконец банда рассеялась. «Я восхищаюсь твердостью духа и смелостью, которые ты продемонстрировала, — написал он Деборе, узнав о выпавших ей суровых испытаниях. — Женщина заслуживает хорошего дома, способного ее защитить»[262].

Кризис, вызванный законом о гербовом сборе, спровоцировал радикальные перемены в Америке. Появились новые колониальные лидеры, особенно в Виргинии и Массачусетсе, которых не устраивало владычество Англии. Пусть большинство американцев не испытывали сильных сепаратистских или националистических настроений вплоть до 1775 года; все равно конфликт между имперским контролем и правами колоний прорывался наружу в самых разных формах. Молодой Патрик Генри, которому исполнилось двадцать девять лет, стал заметной фигурой в легислатуре Виргинии благодаря выступлениям против налогообложения без представительства. «Цезарь имел своего Брута, Карл I — Кромвеля, Георг III — …» Его слова были заглушены криками «Измена!» прежде, чем он смог закончить свою речь, но это свидетельствовало, что некоторые колонисты настроены чрезвычайно серьезно. Вскоре у него появился союзник в лице Томаса Джефферсона. В Бостоне группа людей, называвших себя «сынами свободы», собралась у винокуренного завода и затем атаковала дома сборщика налога в Массачусетсе и губернатора Томаса Хатчинсона. Среди набиравших силу патриотов, в конце концов ставших бунтовщиками, были молодой коммерсант Джон Хенкок, пламенный агитатор Сэмюэл Адамс и его угрюмый кузен адвокат Джон Адамс.

Впервые после конференции в Олбани в 1754 году лидеры разных колоний вновь начали думать об Америке как о едином пространстве. Конгресс девяти колоний, включая Пенсильванию, состоялся в октябре в Нью-Йорке. Он не только призвал аннулировать закон о гербовом сборе, но и отверг право парламента устанавливать для колоний внутренние налоги. В качестве лозунга участники конгресса выбрали подпись под карикатурой, сочиненную Франклином более десяти лет назад, когда он пытался добиться единства в Олбани: «Объединиться или умереть».

Находясь в Лондоне, Франклин не спешил присоединяться к начавшемуся безумию. «Поспешность Ассамблеи Виргинии вызывает удивление, — писал он Хагесу. — Однако я надеюсь, что наши станут держаться в границах осторожности и умеренности». В тот момент он больше симпатизировал губернатору Массачусетса Хатчинсону, позже ставшему его непримиримым врагом. Оба они были разумными людьми, потрясенными разгулом черни и видевшими в этом угрозу для себя. «Когда мы с вами были в Олбани десять лет тому назад, — писал ему Хатчинсон, — мы не предлагали союза для таких целей, как эти»[263].

Умеренность Франклина отчасти была обусловлена его характером, любовью к Англии и мечтами о согласии в империи. По своей натуре он был скорее ловким дельцом, чем революционером, любил остроумные беседы за бутылкой мадеры и ненавидел беспорядок и буйство толпы. Тонкие вина и изысканные блюда способствовали развитию не только его подагры, но и неотчетливости представлений об озлобленности, которая усиливалась у него на родине. Возможно, еще более важно то, что он предпринимал последнюю попытку превратить Пенсильванию из колонии Пеннов в королевскую колонию.

Эти усилия всегда были обречены на провал, а теперь, после закона о гербовом сборе, и подавно. В результате королевское правление утратило популярность в Пенсильвании, а просьбы колоний начали вызывать меньше сочувствия в Лондоне. В ноябре 1765 года, через год после прибытия Франклина в Лондон и именно тогда, когда он начал осознавать, какой вред его репутации нанесен рассуждениями о гербовом сборе, Тайный совет официально отложил действия, предусмотренные антипенновской петицией, которой он в свое время добился. Франклин первоначально поверил (по крайней мере на словах), что это просто временная отсрочка. Но вскоре он понял, что Томас Пенн был прав, когда писал своему племяннику губернатору Джону, что осуществление действий на основе петиции означало бы закрытие этого вопроса «навсегда»[264].

Франклин взялся за решение сложной задачи — компенсировать причиненный ему политический вред — в конце 1765 года, когда его репутация защитника прав колоний сильно пострадала из-за уклончивости в отношении к закону о гербовом сборе. В первую очередь он организовал кампанию по рассылке писем. Своему партнеру Дэвиду Холлу и многим другим корреспондентам доказывал, что никогда не поддерживал закон. Он также убедил известных лондонских квакеров выступить в его защиту. «Я могу с уверенностью утверждать, что Бенджамин Франклин сделал все, что было в его силах, чтобы воспрепятствовать закону о гербовом сборе, — писал Джон Фотергилл своему другу в Филадельфию. — Он отстаивал права и привилегии Америки с величайшей твердостью». Холл напечатал это письмо в «Пенсильванской газете».